ОДЕССА-МАЛАЯ

Тем временем жизнь нашей русской коммуны шла своим чередом.

В Лос Анджелесе оказалось много одесситов, включая моего друга детства Борьку Юдилевича, Борьку Кожебродского и еще человек пятьдесят из нашей знаменитой тридцать девятой одесской школы, включая двух преподавателей.

Поговорив с ребятами, мы стали устраивать небольшие одесские вечера. Я назвал это - “Клуб Одесса - Малая “. К нам подключились профессиональные актеры, музыканты, певцы, и одесские вечера приобрели такую популярность, что приходилось снимать залы, человек эдак на пятьсот. Пели практически одно и тоже. Старые, близкие сердцу песни об Одессе. Играли юмористические сценки, которые придумывали сами.

Я составлял сценарии, вспоминая то, что делал в студенческие годы, когда вел институтский конферанс и писал для КВН. Сочинял короткие смешные стишки.

Поэты делятся на три категории. Одни пишут стихи, другие - сочиняют, а третьи - рифмуют.

Когда мне пришла мысль написать песню об Одессе, я и не подозревал, что во мне соседствуют поэт и композитор, не знающий ни одной ноты.

Как-то по дороге на работу на память пришли слова одной ленинградки: “от вас, одесситов, пахнет морем”.

Я вспомнил, как пахло морем, и луна висела над Ланжероном.

Когда родители на мой десятый день рождения подарили мне фотоаппарат, свой первый снимок я сделал вечером на Ланжероне. Я сфотографировал луну над морем и тут же вытащил пленку посмотреть, что получилось.

Позднее, когда я немного научился пользоваться аппаратом, я повторил этот снимок, проявил и сохранил его. Получилось очень красиво; и луна, и лунная дорожка в море, и одинокая скамейка на берегу. Это была моя первая фотография, и почти через сорок лет родилась моя первая песня именно об этом.

Песня родилась вместе с мелодией и я, сидя в машине, напел и записал первые слова на пачке сигарет - “Пахнет морем и луна висит над самым Ланжероном.” Куплет за куплетом по пути на работу и обратно я описывал красоты Одессы, пока не получилось десять куплетов. Затем я переставлял их местами так, чтобы вырисовалась картина от ночи до утра. Потом я понял, что такую длинную балладу будет трудно исполнять.

У меня не было никакого опыта, но я знал, что популярные песни звучат в среднем от трех до пяти минут.

Из десяти куплетов я выбросил пять и получилась пятиминутная песня. Оказалось, что писать песни не очень трудно. Это вроде как решать кроссворд, где находишь нужное слово, но так, чтобы оно не просто рифмовалось, но и вписывалось в смысл фразы.

Русский язык удобен и гибок для стихов. Фраза из трех слов может быть произнесена в разных вариантах, не теряя смысла. К примеру - “осенний дождь полил” можно написать “полил осенний дождь”, или “дождь осенний полил”. Во всех трех случаях смысл не меняется. На любом другом языке такой возможности нет.

Для того, чтобы песня получилась, кроме хороших стихов нужно правильно найти ее начало, мелодию, соответствующую настроению, и концовку. Это скорее умственное упражнение, а не дар божий.

Еще я научился отсчитывать ритм. Ритмическая структура стиха определяет характер песни. Песни бардов в основном балладные, иногда вальсовые, но это не тот вальс, под который танцуют. Просто повествовательный ритм вальса.

Песня “Пахнет морем” или “Моя Одесса” (как я ее изначально назвал) была бардовской, пока не попала в руки Миши Шуфутинского.

Миша случайно оказался на нашем вечере “Клуба Одесса-малая”, где я впервые исполнил песню.

Реакция зала была просто потрясающей. Люди плакали, хотя песня получилась вроде с юмором. Меня обнимали, целовали. Мне пришлось дважды повторить ее на бис. После выступления ко мне подошел Шуфутинский и попросил разрешения обработать и исполнить “Пахнет морем”.

Миша, конечно, талантливый аранжировщик, но москвич и направление моей одесской песни понял по-своему. Когда он показал в студии свой вариант песни, она мне не понравилась, и я сказал ему об этом.

Во первых, я не знаю ни одной русской песни, которая бы начиналась мелодией другой известной песни. Какое отношение имела мелодия “В тумане скрылась милая Одесса” к моей песне? Не понимаю.

Во вторых, я не употреблял избитых “одессизмов”, таких как “поет гитара за Одессу-маму”. В третьих я не писал “звон бокалов”. В ресторанном шуме обычно слышен звон стаканов.

И, наконец, лирическую балладу он переделал в ординарный танцевальный ритм, который музыканты называют ”умца” или “гоца”.

Миша все мои замечания внимательно выслушал, но оставил свой вариант. Мало того. Он записал мою песню на кассеты и отправил их в Россию без моего разрешения.

В нашем “Клубе Одесса-Малая” я придумал новую форму для наших вечеров. Мы начинали вечер с юмористической программы новостей по типу советского телевидения, со сводками с полей и другой коммунистической хреновиной. Выбрали двух дикторов - профессионального конферансье Яшу Фаермана и бывшую комсомольскую активистку Раю.

У Раи была четко артикулированная дикция, но она абсолютно не воспрнимала юмор и читала с листа свою часть программы с каме н ным лицом. Они читали новости по очереди, подражая телевизионным дикторам..

Начинали примерно так.

Он: - Добрый вечер дорогие земляки. Начинаем программу новостей.

Она: -Одесское время семь сорок. С водкой с полей.

Он: -Колхозы имени Буденного и Чапаева вступили в битву за урожай.

Она: -Имеются потери в живой силе и технике.

Он: -Пойманый с поличным партийный секретарь колхоза оправдывался, что отсасывал молоко у коровы в целях закуски.

Она: -Однако при расследовании оказалось, что это был бык.

Он: -В Одессу вернулась делегация колхозников, посетивших слаборазвитые страны с миссией взаимопомощи.

Она: -Слаборазвитые страны в помощи отказали...

И в таком ключе читались все новости. Рая даже не улыбалась.

Профессиональный же актер Яша иногда давился от смеха и не мог читать, а весь зал ржал до слез.

Затем был концерт, ужин и , конечно , танцы.

Хорошо принимали и Борю Юдилевича с сатирой на наших врачей, якобы делающих аборты по медикалу и фудстемпам. Любили слушать талантливого журналиста Алика Борисова, Борю Кожебродского с его балладами, и даже Вадика Щеголевского со старыми советскими песнями. Всегда на высоте был организатор и руководитель наших одесских вечеров, ужасно деловой Лева Бромберг.

Я написал много песен и программ для этих встреч. Одних только песен об Одессе было написано около тридцати , однако “Пахнет морем” оставалась гимном. По настоянию друзей я записал первую, не очень удачную кассету своих песен, только для подарков поклонникам.

Записывали фонограмму кассеты у меня дома. Музыканты “лажали” кто как мог. Огромного роста саксофонист Игорь часто бегал на кухню смочить горло и стал издавать такие звуки, что аранжировщик и руководитель всей этой какафонии, известный “по всей Одессе” трубач Паша Вайман в конце концов зажал уши и, матерясь, выгнал его ко всем чертям.

Потом выяснилось, что Игорь выпил всю бадью нашей вишневой наливки. К моему удивлению кассета понравилась и зазвучала во многих русских магазинах.

Увы, всему хорошему приходит конец.

Началось с того, что я попал в страшную автомобильную аварию. Удиравший от полиции наширенный мексиканец на большом грузовике, перескочив на полной скорости разделяющую улицу зеленную зону, лоб в лоб врезался в мой “кадиллак”.

Я помню только момент, когда огромное колесо грузовика внезапно въехало в лобовое стекло.

Очнулся я в госпитале. Возле койки стоял Борька Юдилевич, которому я сказал :

- Погиб поэт...

Месяц я провалялся в госпитале, где меня собирали по частям. Спасибо американскому хирургу, который не дал отрезать правую ногу и сумел соединить кости и сосуды. Теперь хожу на своих, хоть и с металлическими стержнями. Больше года я приходил в норму, оставив работу и песни.

Дальше жизнь пошла кувырком. Я вложил деньги в новый бизнес, который пришлось бросить, когда тяжело заболела Оля.

Семь месяцев я провел сиделкой у ее кровати. Научился делать уколы, менять повязки, брать кровь, стирать, убирать и варить.

Детей Сашу и Инну я старался не привлекать, чтобы не травмировать.

Моя мать находилась в больнице в тяжелом состоянии. Друзья и родственники постепенно испарились. Никому не интересно чужое несчастье. К сожалению, рак был непобедим, и сколько я не взывал к небесам, Оля умерла. Дом опустел. Я провел несколько месяцев наедине с бутылкой.

Временами казалось, что жить не для чего и незачем.

Чем больше я пил, тем чаще приходила мысль о спрятанном пистолете.

Как говорил наш капитан:

- Что ни делается, то к чему-то.